Правила жизни Майи Плисецкой

Артистка балета, умерла 2 мая 2015 в возрасте 89 лет в Мюнхене

Целью моей жизни всегда был танец. И эта цель достигнута.
Я всегда ленилась. Если можно было сделать комбинацию один раз, я делала ее один, а не десять. Не всегда получалось фуэте, иногда выходило, иногда нет. Ну и что! И даже сейчас я думаю, что благодаря своей лености я сохранила ноги.
Мой дед был зубной врач, жили мы на Сретенке. Там я родилась.
Из-за того, что родилась на российской земле, я исчисляю свою жизнь эпохами «царствования» наших вождей. Ни одной моей коллеге из Финляндии или Франции не придет в голову соизмерять этапы своей биографии по именам президентов или премьер-министров.
Я с детских лет не в ладах с неправдой. Она меня коробит пуще красной тряпки.
Мама была киноактрисой и снялась по крайней мере в десяти фильмах. Фильмы тогда еще были незвуковые. Она играла узбечек, а всегда в Азии были сплошные трагедии. Она играла прокаженную, где ее топтали лошади. Какой-то другой фильм, где ее сжигали живьем в каком-то доме. Вообще, я просто обрыдалась, хотя она сидела рядом со мной в кинотеатре, держала меня за руку и говорила: «Я здесь, я с тобой», а все равно я сердилась, что она мне мешала плакать.
Мой отец был консулом на Шпицбергене, я там жила два года. Там, знаете, было не до кино, не до чего. Потом наступили страшные годы, когда его арестовали, расстреляли, мать попала в ГУЛАГ. Так что детство было не очень веселое.
Мой отец верил, что система человеческих отношений в новом строящемся обществе будет справедливее, чем в прошлых веках. Но десятилетия идут, а система человеческих отношений к лучшему не меняется.
Нас с Щедриным (Родион Щедрин, композитор, муж Майи Плисецкой. — Esquire) познакомила Лиля Брик, которая обожала знакомить.
Однажды я сказала Славе Ростроповичу, что Родион подарил мне «Даму с собачкой». Он говорит: «Статуэтку?» Я говорю: «Нет, балет!»
Мы снимаем квартиру. Это, как в старину говорили, меблированные комнаты. Я не нахожу радости в том, чтобы шиковать. Я нахожу в этом заботы. Если иметь дом, его же надо убирать, содержать. Караул! А так, как в гостинице, — мне удобно.
Бывает, творческие люди, даже близкие, как-то завидуют друг другу. С Щедриным этого не может быть. Он болеет за меня как никто.
Если бы у нас был даже один ребенок, у нас была бы другая жизнь. Мы бы заботились только о нем, думали только о нем, жили бы только ради него. А я тогда к такой жертвенности не была готова. Рождение ребенка — это минимум один пропущенный год карьеры. Я была не уверена в том, что, испортив фигуру и пропустив год, смогла бы вернуться на сцену. Риск был огромен. И я не рискнула.
Влияние Нуреева на балет огромно. Но сегодня он бы не произвел такого фурора. Сегодня многие так танцуют.
Мне кажется, не зря существует мнение, что если в картинную галерею привести дикаря, он ткнет пальцем в шедевр.
Когда я вижу сейчас голых, таких, сяких на сцене, я радуюсь и потираю руки: вот вам, ешьте! Нам-то ничего не разрешали! Ведь получалось, что коммунисты в шубах делали своих детей.
Идиотизм советской власти границ не знал. Мы даже в балете танцевали только оптимизм. Побеждали злого гения.
Если меня дирижеры спрашивали про темп, я всегда говорила: играйте как написано у композитора в партитуре. «А если кто-то из солистов не успевает?» — «Тогда пусть идет домой».
Колено всегда болит, всю жизнь. Я думаю, что вообще практически никакие травмы не проходят. У спортсменов то же самое, еще хуже. Они хромые, кривые. Потому что насилие над телом.
Я ела всегда много и диет не соблюдала. И вес мой был чуть-чуть больше, чем нужно.
Хлеб с маслом — лучшее, что придумали люди.
Нет человека, который бы мне не сказал, когда меня видит в первый раз: «Ой, а я думал, что вы высокая». У меня 165 см, рост средний, нормальный.
Люди любят понимать, сопереживать. Можно на сцене делать много технически замечательных, совершенных трюков, а зритель пришел домой, поужинал — и забыл.
Я танцевала всегда только для зрителей. После ухода со сцены не танцевала ни разу. Что-что, а танцевать для себя мне в голову не приходило.
Я не вижу в старости, в морщинах красоты. Я вообще старыми людьми не очень-то восторгаюсь. А уж молодящийся старичок или старушка — это вообще смешно.
Зрители всегда воспринимали меня с открытым сердцем. Может быть, поэтому я и живу так долго.
Я не простила своих врагов и не собираюсь этого делать. С какой стати? За что мне их прощать, скажите на милость? Люди не меняются, это мое глубокое убеждение. И пусть знают, я ничего не забыла и ничего не простила.
Измениться труднее, чем за волосы себя поднять.
Я умру, но Кармен — нет.