Мир запомнил её нежной Машенькой из одноимённого фильма, но сама Валентина Караваева до самого конца отчаянно пыталась доказать, что она — Нина Заречная, та самая «Чайка» из легендарной постановки.
Жизнь актрисы не укладывается в рамки банальной истории о том, как сломалась великая актриса под давлением обстоятельств. Обладательница Сталинской премии, возлюбленная британского шпиона, затворница и одна из самых загадочных актрис поколения. На протяжении многих лет она каждый день снимала один и тот же спектакль, где режиссёром, актёром и зрителем была она сама.
Девочка, которая хотела стать Чайкой
Валентина Караваева.
Она умело скрывала своё истинное происхождение, и в её биографии на разных этапах жизни появлялись разные версии о родителях. То родители её были потомственными врачами, то отец становился служащим, а мать — рабочей. Говорили, будто на самом деле Иван Караваев управлял имением, а его жена, дочь священника, работала уборщицей. Семья жила крайне бедно, а когда отец скончался от туберкулёза, дочь и жена и вовсе не могли свести конца с концами.
Она родилась в 1927 году в Вышнем Волочке, родители назвали девочку Аллой, но, когда она подросла, поняла, что имя ей не нравится. Позже она сменит его и станет Валентиной. А в детстве она окажется в больнице с той же самой болезнью, которая забрала жизнь её отца. Именно в госпитальной палате, пахнущей лекарствами и отчаянием, произошла её первая мистическая встреча. Не с врачом-спасителем, а с книгой. Пьеса Антона Чехова «Чайка» стала для десятилетней девочки откровением. В монологах Нины Заречной, мечтавшей о сцене и славе, Валя узнала саму себя — такую же «бесприютную скиталицу», ищущую свой путь. С тех пор в её сердце жила мечта: сыграть Нину Заречную.
Валентина Караваева.
В 14 лет она написала письмо самому Сталину, умоляя разрешить ей поехать в Москву и стать актрисой. Ответа, конечно, не было, но Валентина, уже тогда склонная к символическим трактовкам, списала это на занятость великого человека. Легенда гласит, что письмо всё же заметили, и для неё подготовили место в киношколе. Реальность была жестче: сбежав в столицу, она столкнулась с бездомностью, ночами на парковой скамье и всепоглощающим страхом.
Позже её приютили добрые люди, а потом она поступила в киношколу при «Мосфильме», стала получать стипендию, ей дали комнату в общежитии. Она училась исступленно, с лёгкостью перевоплощаясь в комсомолок и ударниц труда, но в душе знала — это лишь репетиция. Где-то в туманном будущем маячила её настоящая роль, её «Чайка».
Окружающие видели невзрачную, скромную девушку в стоптанных башмаках и сером платьице. Режиссёра Юлия Райзмана ничуть не смутила внешняя «неказистость» актрисы. Он уже видел её на сцене и знал: как только она появится на съёмочной площадке, мгновенно преобразится. Даже на пробах, едва включалась камера, актриса преображалась, словно по мановению волшебной палочки, и становилась, по свидетельству современников, не просто привлекательной, а прекрасной.
Валентина Караваева в фильме «Машенька».
Она не получила роль Машеньки с первого раза. Ей пришлось бороться, уговаривать, писать письма. Вторую пробу она ждала «как счастье любовного свидания». И когда камеры заработали, случилось то, что нельзя было объяснить ни школой, ни техникой. Валентина не играла Машеньку — она ею была. Её аскетизм, её неискушенность, её внутренняя чистота идеально легли в кадр, создав не образ, а живую душу. Фильм «Машенька», вышедший на экраны в 1942 году, стал сенсацией. Лиричная история о первой любви оказалась нужнее тысяч пафосных картин о войне. Каждый солдат видел в ней свою утраченную юность, свою надежду.
Валентина Караваева проснулась знаменитой. Её вызывали в Кремль для вручения Сталинской премии. Критики пророчили головокружительную карьеру. Казалось, судьба, наконец, повернулась к ней лицом. Она стояла на вершине, в сиянии прожекторов и народной любви, но где-то глубоко внутри, за этим триумфом, всё так же мерцал огонёк другой, чеховской героини. Она наслаждалась славой Машеньки, но ждала своего часа, чтобы взлететь Чайкой.
Линия на щеке, разделившая жизнь
Валентина Караваева.
Жаркий день 11 июня 1943 года расколол жизнь Валентины Караваевой на «до» и «после». Машина, которая везла её на съёмки фильма «Небо Москвы», на полном ходу врезалась в трамвай. Водитель погиб на месте, а для Валентины это тоже была своеобразная смерть. Она получила множество серьёзных повреждений и несколько переломов, но страшнее всего была для неё травма лица.
Врачи, отчаянно боровшиеся за её жизнь, вынесли два беспощадных приговора. Первый гласил, что детей у неё не будет никогда. Второй, неозвученный, но предельно ясный для каждого в мире кинематографа, ставил крест на её карьере. Однако в полубреду, сквозь туман боли и лекарств, она твердила лишь один, исступлённый вопрос: «А сниматься я смогу?»
Валентина Караваева.
Спустя неделю, сняв повязку и взглянув в зеркало, она увидела не своё отражение, а символ краха — огромный багровый шрам. Эта уродливая полоса на её лице стала той самой роковой чертой, что навсегда разделила её жизнь: по одну сторону осталась всесоюзная слава, по другую — простиралось беспросветное забвение.
Она верила в чудо, умоляла хирургов спасти её лицо. Но даже новая операция не смогла стереть свидетельство трагедии. С этим клеймом на лице она вернулась в мир, который ещё недавно лежал у её ног. Началось мучительное «хождение по мукам»: унизительные посещения режиссёров, мольбы дать «хоть какую-нибудь роль» и вежливые, леденящие душу отказы. Её внешность, когда-то сыгравшая ей на руку, теперь работала против: на экране шрам мог затмить талант актрисы.
Иллюзия спасения
Валентина Караваева.
От полного отчаяния её спасла встреча, похожая на сценарий голливудской мелодрамы. Военный атташе британского посольства Джордж Чапмен — аристократ и наследник состояния — влюбился в неё. Версии их знакомства романтичны и туманны: то ли он увидел «Машеньку» и был пленён, то ли их свела судьба в лифте гостиницы «Москва», где он влюбился в её глаза, единственное, что осталось нетронутым после аварии. За красивым ухаживанием — театры, цветы — последовало предложение руки и сердца.
Но в СССР за связью с иностранцем, да ещё и подозреваемым в шпионаже, зорко следили органы. Вызов на Лубянку мог стать билетом в один конец, однако Караваева вышла оттуда уже через пару часов. Этот факт породил слухи о том, что в НКВД Валентину Караваеву попросту завербовали. Сама же она никогда не говорила на эту тему, впрочем, она вообще отказывалась от любых интервью.
Казалось, судьба дарует ей второй шанс. Свадьба с Чапменом совпала с невероятным событием — Юрий Завадский пригласил её в Театр Моссовета на роль Нины Заречной. Мечта всей её жизни, зародившаяся когда-то в больничной палате, сбывалась. Но именно здесь проявился её роковой характер. Одержимость «Чайкой» переросла в манию величия. Молодая актриса, едва ступив на порог театра, начала поучать старших коллег, спорить с режиссёром, пытаться командовать.
Валентина Караваева.
Премьера была громкой и успешной, слухи о «Чайке» с Валентиной Караваевой в главной роли тут же распространились по Москве, и народ просто валом повалил на постановку. Однако актриса отыграла всего несколько спектаклей. Её экзальтированность и неуживчивость, которые раньше списывали на творческую натуру, были невыносимы. Завадский, не терпящий строптивости, быстро нашёл замену — молоденькую Анну Косенкину. К слову, поначалу Валентина Караваева даже опекала юную коллегу, но после просто ушла. И уехала вместе с мужем за рубеж.
Для посторонних глаз Валентина Чапмен вела жизнь сказочной Золушки. Она выучила языки, стала хозяйкой салонов, а на деньги мужа даже открыла крохотный театр русской эмиграции, где, конечно же, ставила «Чайку». Но эта жизнь была золочёной клеткой. Что значили два десятка зрителей-эмигрантов по сравнению с миллионами поклонников в СССР, для которых она когда-то была Машенькой?
Валентина Караваева.
Её главной целью в Европе были не светские рауты, а клиники пластических хирургов. В самой дорогой клинике Швейцарии ей сделали очередную операцию. Шрам стал тоньше, но случилось непоправимое — у неё онемела верхняя губа. Врач развёл руками: лицо, зашитое в советском госпитале, было испорчено безвозвратно. Это был окончательный приговор. Все её надежды рассыпались в прах.
И тогда она приняла шокирующее для окружающих решение: добровольно вернуться в СССР. В своём прошении она писала, что «любовь к родной земле сильнее всех обольщений комфортабельного буржуазного существования». Но истинная причина была в другом: она поняла, что без русской почвы, без кинематографа, ради которого она дышала, её существование — лишь красивая, но бессмысленная декорация. Она развелась с обожавшим её Чапменом, отказалась от прав на наследство и в 1950 году шагнула из лондонского особняка в советскую неизвестность.
Несбывшаяся любовь
Валентина Караваева.
Родина встретила её не аплодисментами, а полуголодным существованием. Бывшую эмигрантку, да ещё с подмоченной из-за визита на Лубянку репутацией, никто не ждал. Режиссёры боялись с ней работать. Она с трудом устроилась в Театр-студию киноактёра, где просто числилась, не получая ролей. Её гордость не позволяла ей приходить за грошовой зарплатой — деньги ей приносили курьеры.
Её оружием в борьбе за выживание стали письма. Она заваливала просьбами Министерство культуры, а затем и саму Екатерину Фурцеву. Эти послания были удивительной смесью отчаяния, гордыни и политического шантажа: она жаловалась, что её жизнь в коммуналке «бросает тень на честь нашей Родины» и «работает на вражескую пропаганду». И она победила: ей дали ту самую однокомнатную квартиру на проспекте Мира, которая станет её последним пристанищем.
В 1964 году, после 20-летнего перерыва, случилось чудо — её пригласили сняться в кино. Эраст Гарин дал ей роль фрейлины Эмилии в «Обыкновенном чуде». Она снова поверила, что это начало возвращения. Но это был лишь эпизод, мимолетная вспышка славы, за которой последовала тишина. Её единственным заработком стал дубляж на киностудии имени Горького. Но и здесь её характер взял верх: она не просто озвучивала, а пыталась переиграть голливудских див вроде Греты Гарбо, спорила с режиссёрами, и в конце концов её перестали приглашать.
Валентина Караваева в фильме «Обыкновенное чудо».
Параллельно с профессиональным крахом развивалась и личная драма. Долгие годы она любила женатого полковника по имени Александр. Их роман, с перерывом на брак с Чапменом, длился 15 лет. В её архиве сохранились отчаянные, высокопарные письма к нему, полные упрёков и болезненной страсти.
Она называла возлюбленного своим «душевным хлебом» и мечтала воссоединиться с ним. Но когда она позвонила ему однажды, то услышала в трубке не родной голос, а холодный отчёт кого-то из домашних полковника. Он велел ей передать, что ушёл в театр. Валентина Караваева в тот момент поняла, что между ними всё кончено.
«Я искала тебя, как ищут хлеб. Ибо ты и был в действительности всегда мой душевный хлеб», — писала она. Но однажды, когда она позвонила ему, собрав всю свою гордость в кулак, ей сухо ответили: «Велено было передать, что он ушёл в театр». Это было финальное, безмолвное прощание, поставившее крест и на этой, последней земной надежде. Она осталась в полном одиночестве, с тремя своими главными спутниками: нищетой, гордыней и одержимостью.
Финальная роль
Валентина Караваева.
С конца 1970-х Валентина Караваева окончательно захлопнула дверь в внешний мир. Её жизнь свелась к однокомнатной квартире на проспекте Мира, которую она превратила в сцену и кинопавильон. Это был её личный «Чёрный квадрат» — стены, обитые чёрным бархатом, чтобы ничто не отвлекало от главного. Под потолком, как призрачный символ, парила сделанная из проволоки и перьев чайка.
Её главным проектом, которому она посвятила 22 года, стали съёмки «Чайки». Она была режиссёром, сценаристом, декоратором, костюмером и единственной актрисой, исполнявшей все роли — от Нины Заречной до Тригорина. Вооружённая любительской камерой «Киев», она снимала, проявляла плёнку, просматривала материал и, находя ошибки, начинала всё заново. На плёнке её Нина Заречная старела: сначала ей было чуть за 40, потом под 70. Это был беспрецедентный в истории актёрский и режиссёрский марафон, перформанс длиной в жизнь, где зрителем был только Бог и портреты Чехова с Ибсеном над топчаном.
Валентина Караваева.
В квартире не было ничего лишнего: старый топчан вместо кровати, трюмо, на гвоздях по стенам — развешанные когда-то роскошные платья, подаренные Чапменом, теперь служившие театральными костюмами. Пол, мебель, подоконники были завалены скрученными рулонами киноплёнки — материальным свидетельством её тридцатилетнего диалога с самой собой.
Её нашли только в конце декабря 1997 года. Дверь в квартире № 89 пришлось взламывать — пенсионерка долго не подавала признаков жизни и в очередной раз затопила соседей. Внутри спасателей ждала тщательно выстроенная последняя мизансцена. В стоячей воде, на пути к выходу, лежала женщина с выбеленным гримом лица, на котором всё ещё угадывались черты былой красоты, перечеркнутой шрамом. Она была одета в старинное бальное платье, словно готовилась к выходу на сцену. Над ней, в немом парении, замерла та самая проволочная чайка.
Последние комментарии
ТРАГЕДИЯ ЛИЧНОСТИ